Борьба в эфире - Страница 8

К оглавлению

8

– Нельзя сказать, чтобы этот город выглядел очень красивым, – невольно сказал я, глядя на унылую площадь, утыканную домами-столбами.

– Зато он более гигиеничен, чем ваши скученные старые города. Когда мы начали строить Москву небоскрёбов, у нас было много споров о том, строить ли эти особняки или приступить к постройкам городов-домов, где многомиллионное население могло бы буквально жить под одной крышей. Спор начали наши врачи-гигиенисты, которые предостерегали от увлечения урбанизмом, предрекая физическое вырождение населения в слишком искусственных условиях жизни этих городов-домов. Но мы ещё не были настолько богаты, чтобы покончить с городами. Эти особняки-небоскрёбы были компромиссом.

– Покончить с городами?

– Да, и мы покончили с ними. Ведь в конце концов скученность населения вызывается не только недостатком земельной площади, как было в Нью-Йорке двадцатого века, но и относительной дешевизной «жилищной концентрации», а также несовершенствами способов общения.

Радиополис – только старое название, оставшееся за районом. У нас нет больше городов. Если вы пролетите от Москвы к Ленинграду, вы найдёте сплошные сады, поля и раскиданные среди них белые домики, но городов ни там, ни в другом месте не найдёте.

– Но ведь вы непроизводительно заняли огромную земельную площадь, которая могла бы пойти под посевы!

– Вы не представляете успехов нашей агрикультуры. На квадратном метре мы добываем продуктов питания больше, чем вы добывали на своей де… десятине. Кстати, откуда произошло это слово? Корень, по-видимому, «десять»?

– Не знаю, – смущённо ответил я.

Эль улыбнулся.

– Кроме того, мы изготовляем пищу химическим путём. У нас и сейчас парков и цветников больше, чем полей. Да, многое изменилось за эти годы. Мы не имеем городов, мы не имеем правительства, мы не имеем канцелярий. Необходимая в своё время категория «совработников» давно вымерла, как вымерли лошади. Несколько лошадей, между прочим, вы ещё можете увидеть в нашем зоопарке, а совработники остались только в виде музейных манекенов. Они, впрочем, очень похожи на оригинал.

Для меня это была поистине самая большая сенсация за всё пребывание в Радиополисе. Нет канцелярий, нет совработников! Это уж слишком. Не шутит ли Эль? Как же можно обойтись без совработников?

– Но не сами же собой пишутся бумаги? – с насмешкой, не лишённой горечи, сказал я.

– Друг мой, у нас совсем не «пишутся» бумаги. Я вижу, вы не можете освоиться сразу со всеми этими переменами.

Мы плавно опустились на зелёную лужайку. Среди этой лужайки, на песчаном круге, стоял сигарообразный серый предмет, напоминающий цеппелин, но значительно меньших размеров.

Около цеппелина стояла Эа. Она ещё издали махнула рукой Элю и крикнула:

– Скорее, надо спешить.

Я и Эль, не снимая крыльев, вошли в цеппелин. Эа последовала за нами и плотно захлопнула толстую дверь. Вспыхнул яркий свет, осветив мягкие кресла, стол, экран в углу.

– Это наша «Пушка», самый скорострельный летательный аппарат.

Эа прошла вперёд, за лакированную перегородку. Оттуда послышалось гуденье, и я почувствовал, как поднялась передняя часть нашего воздушного судна.

– Летим, – сказал Эль.

– Почему здесь нет окон?

– Они не нужны: скорость и высота полёта так велики, что вы всё равно ничего не увидите.

Куда ещё лечу я? Что ждёт меня впереди?..

Глава пятая
НА БЕРЕГУ КРАСНОГО МОРЯ

Мы мчались на нашем воздушном снаряде, который был одновременно и пушкой, и ядром. За перегородкой что-то тихо жужжало.

– Скажите, Эль, почему вы, Эа и Ли занимаетесь розысками? Наводили «следствие» обо мне, теперь гоняетесь по свету за этим американским шпионом. Или вы совмещаете…

– Должность учёного с почётным званием сыщика? – спросил Эль. И, вздохнув, продолжал: – Я вижу, что вам трудно привыкнуть к нашему общественному устройству. Я же говорил вам, что у нас нет милиции в обычном для вас смысле слова. Но если хотите, у нас каждый гражданин – милиционер или следователь, если этого потребуют обстоятельства. Каждый наш гражданин, без инструкций и кодексов, знает, как охранять интересы общества. И если случай именно его привёл столкнуться с фактом, угрожающим нашему порядку и спокойствию, этот гражданин и доводит дело до конца.

– Но у него есть и другие обязанности?

– Что же из этого? У следователя тоже не одно дело бывает на руках. Обязательный общественный труд занимает у нас около трёх часов. Есть время заняться – хотя бы и поисками американского шпиона.

– Вы сказали, что обязательный труд у вас занимает около трёх часов. Почему вы не указали точной нормы?

– По кодексу о труде? – с улыбкой спросил Эль. – У нас нет точной нормы, нет и самого кодекса. Если дело этого требует – работаем! И больше трёх часов. Но это бывает только в исключительных случаях: какие-нибудь случайные аварии, стихийные бедствия. Обычный же наш труд «у станка» не превышает трёх часов.

– А остальное время?

– Каждый занимается тем, чем он желает. Главное и почти исключительное наше занятие – мы учимся, учимся и учимся. Непрерывно пополняем свои знания, изобретаем.

– Ну а если кто не хочет работать даже три часа в сутки? Какие принудительные меры вы принимаете против лентяев?

Эль посмотрел на меня с крайним изумлением.

– Простите, но на этот раз я отказываюсь понимать вас, – сказал он. – Разве нужно заставлять рыбу плавать, а птицу летать? Ведь это их жизненная функция. Такой же жизненной функцией, непреодолимой потребностью является для нас труд.

8